Андрей дописал эти последние строки и захлопнул крышку своего испытанного ноутбука:

«...Все! „День Памяти“ закончен! Сегодня праздник! Женский праздник! А значит, надо веселиться! Иришечка уже проснулась, и сегодня – ее день! А воспоминания... Ну, так им еще будет время... Теперь только и остается, что вспоминать и записывать... А те редакторы, которые эти мои записи теперь читают... Остается им пожелать только одного! Чтобы они мои книги, как это было и до сих пор, расценивали, как сказку и полный вымысел! Потому, что пережить все это заново я и сам, наверное, не захотел бы! Тяжко!.. Да и не верит никто, если рассказывать! И пусть так и будет! Просто миф... Просто сказка...»

1 сентября 2000 г. – 3 марта 2001 г. Израиль.

«Хождения по мукам...»

...Через два часа после прилета в Израиль, проехав в такси по шикарной, современной, скоростной трассе Аялон семьдесят километров, Андрей оказался в Нетании.

Маленький, всего-то на тридцать тысяч населения, компактный город был очень похож на его родную Одессу. Именно из-за этого сходства Андрей и переехал сюда почти три года назад, после развода... В Израиле вообще все города, вернее, русское население этих городов, образовывались по принципу землячества. Кто-то когда-то приезжал сюда «первым», потом за ним тянулись из Союза его близкие родственники, ну не на пустое же место ехать, в самом деле, а так, родственники помогут, не чужие. Потом подтягивались родственники дальние, потом, через несколько лет, друзья, знакомые, друзья друзей и так далее... Снежный ком с горы!.. А к середине 90-х, когда и Андрея судьба занесла в эту страну, в городах уже было четкое разделение на землячества. В Нацерете, к примеру, основная масса эмигрантов была из Биробиджана, Иерусалим стал грузинским, Тель-Авив – дагестано-русским, Арад – украинским, Эйлат – азербайджанским, Ашдод и Ашкелон были израильской Москвой, а вот Нетания стала израильской Одессой... Сюда, в эту «Одессу», и переселился тогда Андрей, и познакомился с неплохими людьми, которые тоже когда-то были одесситами...

...Было сонное, обеденное время, когда из-за изнуряющей жары закрывались даже продуктовые магазины. С 13.00 до 15.00 – во всем Израиле «тихий час»...

Он вышел из такси, огляделся по сторонам и подошел к какой-то крохотной уличной кафешке. Не успел он усесться в пластиковое кресло, как к нему подошла девочка-официантка (это было и есть общеизраильским явлением – официантами в таких забегаловках, как правило, работают старшеклассницы или студентки, чтобы иметь «карманные деньги»):

– Роце лаазмин ма шегу, адони?

– Кэн! – ответил Андрей, не колеблясь.

– Шомэа?

– Бира бвакаша...

– Эйзе бира?

– «Туборг» им еш эцлашем.

– Бэтах, ше еш! Кама? Эйзе кос?

– Хэци литр.

– Бэсэдэр! Хаке рак дака!.. [40]

Она убежала куда-то внутрь этой кофейни, а Андрей сидел пораженный... Пораженный тем, что только что услышал от самого себя!

«...Твою мать! Я же еще пять часов назад не мог вспомнить ни единого слова на иврите! Ни единого!.. А теперь... Потарахтел с официанткой, да так лихо, словно никогда отсюда и не уезжал!.. – Он отер ладонью пот со лба и жестко потер виски. – Ну почему же так?! За два месяца так и не сумел вспомнить ни французский, ни английский, родной украинский „возродился“ в башке еле-еле, а этот „еврейский“ всплыл в одну секунду!.. Хотя... Давно известно, что всплывает везде и всегда в первую очередь... Да вот только... На хрена мне это надо! Что же ты, башка моя дурная, меня так подводишь-то? Какие это у тебя такие планы, которые даже мне еще не известны?..»

Андрей потягивал мелкими глоточками ледяное пиво, «Туборг» израильского розлива, редкостная дрянь, по правде говоря, и напряженно думал, как ему быть, «Куда пойти, куда податься?», а поморщить мозг было над чем... Он, «перекати-поле», за пять лет «жизни в Израиле» так ничего своего и не нажил. Жил по принципу «все свое ношу с собой»... Он успел сменить массу съемных, меблированных квартир, которые и подыскивал с помощью своих знакомых по одному-единственному критерию – «У меня нет ничего, кроме меня самого и пары-тройки джинсов, футболок, но я хочу жить как человек!..» И самое странное, что ему это удавалось, – здесь можно было купить все, только успевай раскрывать свой кошелек... Проблема заключалась в другом... На то, чтобы найти такую «коморку Папы Карло», чтобы она была отдельная, без соседей, уходило довольно много времени. Иногда даже месяц-полтора!.. Все это время ему надо было где-то перекантоваться. А вот где?!

«...Идти к Генке?.. Он меня, конечно, примет... Только вот... Жена у него... Алиса, мать ее!.. „Девушка из высшего общества“, как в песне у Валерия Меладзе... Большая проблема!.. Да и сопьюсь я с ним! Как пить дать, сопьюсь на хрен!..»

Его товарищ, друг, можно сказать, одессит Генка Калюжный, работал музыкантом в одном из русских ресторанов, коих не только в Нетании, а и во всем Израиле было великое множество. Они, собственно говоря, именно так и познакомились в январе 98-го. Через ресторан «Одесса», в котором играл одессит-музыкант и пил пиво забредший в ресторан на огонек одессит-посетитель... Они были практически одного возраста – Генка на год младше – и имели массу общих интересов. А когда Андрей узнал еще и то, что гитарист «младший сержант Калюжный» в составе военного оркестра МО СССР летом 88-го побывал в Кабуле, где, так уж случилось с простым «одесским лабухом», умудрился заработать медаль «За боевые заслуги», а через год, в Нагорном Карабахе, в Степанакерте, медаль «За отвагу» – вот тут-то их дружба переросла в нечто, что было на порядок выше, – они стали братишками!..

«Это же что такое надо было сделать, где и как давать свои „гастроли“, чтобы за год заработать две самые уважаемые во все времена солдатские медали? – думал тогда Андрей. – С гитарой наперевес он на „духов“ ходил, что ли?! И сооружал ею „испанские воротники“, не иначе!..»

В общем... Генка его, конечно же, принял бы, даже не задал бы вопроса, на какое время! Проблема была с его теперешней женой... Алиса... Дочка каких-то там московских профессоров-доцентов, которые на земле обетованной себя не нашли, тут своих, «таких умных» девать было некуда!.. Доця их рванула во все тяжкие: «секс, водка, рок-н-ролл», пока не столкнулась нос к носу с Генкой. Который и заделал ей ребенка... Как говорят в Одессе, «дурное дело – не хитрое!»... В 99-м... Ей 19, ему 30... Пацан родился классный! Никитка! Крепкий, умный, смышленый... И Геныч любил его от всего сердца!.. А вот Алиса... Превратилась почему-то из милой, веселой девчонки в мегеру! Она «пилила» своего мужа «тупой пилой» и требовала все больше и больше денег... А он на этой «благодатной почве» все чаще прикладывался к «беленькой», благо в ресторане этого добра было завались...

«...Нет, к Генычу идти нельзя! Без вопросов!.. Алиска нас двоих до смерти запилит! Да и бухать с ним каждый день, как раньше бывало, я сейчас просто не смогу – сдохну!..»

Он посмотрел на опустевший бокал и подозвал девушку-официантку:

– Еще одно пиво, пожалуйста...

Закурил, посидел бездумно, пытаясь отвлечься от «проблем насущных», закурил, какую уже по счету, сигарету, и... опять окунулся в свои раздумья, притронувшись к холодному, запотевшему бокалу:

«...Значит, к Генке нельзя – это понятно и решено!.. А что тогда? Куда идти? К кому попроситься пожить?.. Вот это ты приехал, Андрюха!.. Дурак ты, капитан, другого слова и нет! Куда ты ехал? К кому?!. Что же ты с Маришкой в Обани не остался?!»

Он пил пиво и курил... Так, в тяжелых раздумьях, прошел час... Потом второй... Четвертая «поллитруха» пива и вторая пачка сигарет... Он перебирал в своем мозгу то совсем небольшое количество знакомых и раз за разом отбрасывал в сторону очередного кандидата, «готового принять его на постой»...

«...Ну, что?.. Выбора-то, как оказалось при „ближайшем рассмотрении“, особенного-то и нет... Придется идти к ней... – Он опять с силой потер свой лоб ладонью. – Но как же не хочется-то!!! „Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой“... Есть только один „плюс“ – она тоже одесситка... Может, и поймет, и впустит землячка...»